жизнь
Оказалось, что в ряде случаев шмели действительно проветривают воздух в гнезде, а их пение словно шум четырех-крылого вентилятора при вытяжной трубе.
Но для многих случаев это объяснение не годилось. У обитающих под землей шмелей расплод лучше всего развивается при высокой температуре 29—31°. Значит, ночью перегрев гнезда здесь практически невозможен. Тем более что фуражиры, не успевшие вернуться засветло домой, часто заночевывают в поле, а в наиболее населенных, многомуншых, как говорят пчеловоды, семьях часть обитателей колонии расползается из центра гнезда в сообщающиеся с ним подземными ходами покинутые мышами норки, «просто в свободные полости. Несмотря ни на что, и в таких гнездах шмели поют. Вот гнездо, с которого снята восковая кровля: кормовые ячеи, коконы и пакеты, заполненные личинками, день и ночь открыты, температура и состав воздуха в гнезде и вне его практически одинаковы, а шмели все же гудят.
Зато в другом гнезде в дождливый день все население отсиживается под кровлей, да и улеек с гнездом плотно прикрыт, уж тут-то вентиляция несомненно требуется. Между тем ни один шмель ни усика не показывал, ни голоса не подавал. Теперь для всех этих разноречивых фактов объяснение найдено. Страж может подать сигнал о перегреве воздуха, сигнал может быть усилен пением рабочих, действительно вентилирующих гнездо. Только матка и самые мелкие шмельки из придворной свиты остаются под кровлей на ячеях. Остальные же обитатели гнезда расходятся по подземным коридорам и отсиживаются в свободных полостях, окружающих восковой центр. Таким образом, трубачи играют здесь не сбор, а команду, смысл которой в переводе на человеческий язык означает: «Рразой-дись!»
Такой сигнал длится иной раз долго. Есть и другой сигнал — тише, короче, отрывистее. И он как бы связывает обитателей гнезда, оставшихся под кровлей дома, с теми, что отсиживаются в запасных помещениях, в филиалах колонии.
В переводе на наш язык это будто перекличка часовых. — Слушай! — Есть слушать! — Ау! — Все в порядке! Но вставьте на мгновение в центральный ход гнезда конец карандаша. Тон жужжания сразу изменится, станет громче и резче. Повторите — и из гцезда начнет вылетать стража в поисках возмутителя спокойствия, в воздух поднимутся крупные и средних размеров шмели. Другие высыплют на купол гнезда (у Бомбус агрорум, в частности), обнажив жала и готовые сорваться в атаку. Если сухо, часть шмелей, опрокинувшись на спину, вытягивают вперед задние и средние ножки, передние прижимают к голове, как можно шире раскрывают жала, поднимают конец брюшка. Это поза полной боевой готовности: вцепиться, кусать, жалить! Матка и мелкие шмельки бьют тревогу внутри гнезда, зарываются глубже, прячутся в пустые ячеи. Что ж, выходит, ошибался Перез, указывая, что шмели лишены слуха? Не совсем. Они лишены слуха в общепринятом смысле слова, не воспринимают воздушных колебаний, колебания же субстрата, на котором шмель находится, они улавливают очень чутко. Достаточно из гребешка с листом ' папиросной бумаги сделать подобие губной гармоники и извлечь из этого нехитрого музыкального устройства звук, как на него сразу откликнутся подземные горнисты. Точно так же они отзовутся на гудение электробритвы. Итак, вы обменялись со шмелиным миром сигналами и вас услышали, подали вам ответный голос. Ну а что же с рассказами об утренней, на рассвете, песне шмеля?
Существует у шмелей и такая песня. Опыты с искусственно затемняемыми и освещаемыми гнездами позволили до тонкости исследовать этот сигнал, оповещающий о восходе солнца, о начале нового рабочего дня, о летной погоде, о часе, когда можно приступать к сбору корма. Гедарт был, как видим, не так уж далек от правильного толкования факта. Но потребовалось ни много ни мало триста лет, чтоб это стало ясно.